Все начиналось с Мамадыша

Генерал-лейтенант юстиции Афанасьев Николай Порфирьевич, Главный военный прокурор Вооруженных Сил СССР - заместитель Генерального прокурора СССР, родился в 1902 году в г. Вятка (ныне г. Киров). В 1910 году после смерти отца семья переезжает в Мамадыш. Семья жила бедно.

Как видно из составленной им в мае 1921 года анкеты, в семье было 4 человека. Указано, что Афанасьев 4 года проживал в Елабужском кантоне (в Елабуге он закончил 4 класса реального училища), и 7 лет - в Мамадышском кантоне. Афанасьев прошел военную подготовку в объеме 96 часов. На вопрос: «какие знает специальности», он ответил: «Следователь». Членом партии Афанасьев состоял с 29 ноября 1920 года, был принят в Мамадыше. Работал делопроизводителем в Мамадышской земской управе - с 1 июня 1918 года до 15 сентября 1918 года. Затем с 1 октября 1918 года до 1 января 1919 года работал помощником секретаря народного судьи. С 1 января 1919 года до 1 января 1920 года Афанасьев являлся секретарем Мамадышской уголовно-следственной комиссии. С 1 января 1920 года он начинает работать в Мамадышском уголовном розыске - агентом уголовного розыска (так называли тогда сегодняшних оперуполномоченных). С 1 января 1921 года до 26 мая 1921 года Афанасьев работает помощником начальника Мамадышской кантонной милиции. И с 26 мая 1921 года руководит Мамадышским уголовным розыском. В анкете он пишет, что в настоящее время является начальником уголовного розыска, кроме этого, ему приходится выполнять и политическую работу.

Все эти сведения содержатся в анкете для ответственных работников, которую заполнил Афанасьев в мае 1921 года. Именно тогда он назначается начальником Мамадышского уголовного розыска и становится «ответственным работником». Конечно же, он был очень молод, не имел необходимых знаний. Не случайно секретарь Мамадышского кантонного комитета партии в графе о теоретической подготовке Афанасьева написал: «слабая». Так начинался его путь - с самых низов.

По имеющимся данным, начальником уголовного розыска Афанасьев работал до марта 1922 года. С 1924 года он в органах военной юстиции. В 1924-1927 годах Афанасьев работает военным следователем Военного трибунала 1-ой Казанской строительной дивизии. В 1927 -1930 годах он -военный следователь в военной прокуратуре Приволжского военного округа. Далее работал в разных местах - Ростов-на-Дону, Москва, Орел. Афанасьев допрашивал арестованного наркома НКВД Ежова, при котором совершались массовые репрессии невинных людей. Он же утверждал обвинительное заключение по делу Ежова, присутствовал в суде и при расстреле Ежова. Перед войной он уже работает заместителем Главного военного прокурора страны.

Во время обороны Москвы, Афанасьев как представитель Прокуратуры СССР, организует в столице работу органов военной юстиции и правосудия. Как государственный обвинитель, Афанасьев участвовал в судебных процессах по ряду крупных дел военного времени. В 1945-1950 годах он является Главным военным прокурором Вооруженных сил СССР - заместителем Генерального прокурора СССР. Он был награжден двумя орденами Ленина, орденом Красного Знамени.

В 1946 году в Военном издательстве Министерства Вооруженных Сил СССР вышла небольшая брошюра Н.П. Афанасьева под названием «Бдительность - наше оружие». Как сообщал автор, в брошюре кратко рассказывается о том, как действовала вражеская разведка в войне против Советского Союза, как подготавливались кадры немецких шпионов, каковы были методы их работы. Главный военный прокурор Афанасьев приводил некоторые факты из практики деятельности фашистской и японской агентуры за последнее время. Книга заканчивалась призывом к бдительности («чему нас неустанно учит великий Сталин»).

Из воспоминаний Н.П. Афанасьева мы узнаем, что его старыми знакомыми и сослуживцами по Татарской АССР были генерал Я.Д. Чанышев, работники милиции Шамсутдин Хисамутдинов и Ахмадиев. Товарищем детства он называет Михаила Каменщикова, работника НКВД Татарии. Все они пострадали в годы репрессий. В частности, Хисамутдинов Шамсутдин Шарафутдинович, 1896 года рождения, уроженец Сабинского района, в 1937 году работал начальником отдела снабжения Управления милиции НКВД ТАССР, был арестован 23 сентября 1937 года как участник националистической группировки правых, за подрывную деятельность. Каменщиков Михаил Ипатьевич, 1900 года рождения, начальник 4 отделения УГБ НКВД ТАССР, был арестован 7 октября 1937 года за связь с националистической группировкой правых, троцкистами. Генерал Якуб Чанышев был арестован 17 мая 1937 года.

Афанасьев Н.П. пишет, что в 1939 году в Казань был направлен военный прокурор Коперник Леонид Давыдович. Ему было дано задание - разобраться с делами и людьми на месте. На месте ему оказывалось сопротивление - нарком внутренних дел Татарской АССР Михайлов даже распорядился не пускать прокурора Коперника в здание НКВД. После проверки Коперника выявились фальсифицированные дела. Коперник через Татарский Обком связался по ВЧ с Афанасьевым, докладывал о результатах проверки и оказываемом наркомом Михайловым сопротивлении. Со слов Афанасьева, работник НКВД Татарии Михаил Каменщиков был арестован по приказу наркома Михайлова за отказ избивать арестованных и вымогать у них показания. По результатам проверки многие дела были прекращены, а люди освобождены, в том числе генерал Чанышев, работники милиции Ахмадиев, Хисамутдинов, работник НКВД Каменщиков. Сам нарком Михайлов вскоре был арестован и осужден к расстрелу.

Кроме этого, как старого товарища юности по Набережным Челнам Афанасьев называет Александра Васильевича Давыдова, впоследствии также работника военной юстиции.

Супруга Афанасьева - Надежда Николаевна, урожденная Булдакова, родилась в 1902 году в Мамадыше. Здесь же в Мамадыше в 1922 году родилась дочь Галина.

Афанасьев Н.П. прожил интересную, насыщенную событиями, жизнь. О перипетиях своей продолжительной работы в органах военной прокуратуры он оставил воспоминания, которые были опубликованы лишь в 2000 году. В них содержится интереснейшая информация об истории и о людях того времени. Немало сказано и о годах репрессий. Как человек, непосредственно участвовавший в событиях тех лет, Афанасьев раскрывает много нового. Когда я прочитал его воспоминания, они мне показались правдивыми и честными.

В настоящем очерке основное внимание уделено периоду жизни и работы Афанасьева в Мамадышском кантоне, в Татарии. К сожалению, об этих годах у нас нет воспоминаний Афанасьева. Работа в архивах дала немного - документы послереволюционных лет страдают неполнотой и разбросанностью. Пролопатив немалое количество документов уголовного розыска, кантонной милиции, других органов удалось обнаружить лишь отдельные документы, имеющие отношение к Афанасьеву. Но тем не менее они рассказывают об интересных событиях того времени.

Отметим, что в советской милиции тогда могли работать и бывшие чины царской полиции. Об оставлении на службе и приеме на работу бывших чинов полиции было принято Постановление ВЦИК от 11 февраля 1919 года. Для этого нужно было согласие местных органов власти - исполкома и партийного комитета. Местные исполком и комитет партии должны были принять специальное постановление - о разрешении на службу в советской милиции бывших чинов полиции. В случае же разногласий вопрос разрешался вышестоящими органами.

Вооружение сотрудников уголовного розыска в те годы оставляло желать лучшего. В октябре 1921 года начальник Свияжского уголовного розыска просил Центророзыск республики отпустить несколько револьверов и патроны к ним. «Если уж нет револьверов, - писал он, - то прошу отпустить хотя бы патроны, так как у некоторых агентов револьверы имеются, но к ним нет патронов». Вот так работали агенты уголовного розыска. Об острой нехватке оружия и патронов сообщали и из других отделений уголовного розыска республики. В октябре 1921 года проводивший ревизию Мамадышской кантонной милиции сотрудник Главмилиции республики Хайбуллин указал, что местная милиция очень плохо вооружена.

Отдел уголовного розыска даже не имел своего штампа и печати. Если надо было поставить на какой-то бумаге штамп и печать, то каждый раз со всякой бумажкой приходилось бегать в Отдел управления, к которому относился уголовный розыск.

В уголовном розыске имелся свой транспорт - две лошади, но не было саней, сбруй и других принадлежностей. Не было ни одного седла. Не выделялся фураж для лошадей. Кроме этого, уголовный розыск использовал «опальных» лошадей, то есть бесхозных, изъятых по делам. Их негде было содержать, да и фуража для них не было. Земотдел также отказывался их брать. Тогда уголовный розыск отдавал их как бы в аренду более-менее надежным людям. Из-за отсутствия присмотра много лошадей пало. Отдел не имел своей печатной машинки, своего телефонного аппарата.

Милиционеры получали тыловой красноармейский паек. Паек отпускался из Татупродснаба два раза в месяц по числу состоящих на службе работников милиции. При поступлении в милицию отбирались хлебные и продуктовые карточки (если они были в наличии), вместо них выдавался тыловой продовольственный паек.

Зимой 1920 года большая часть милиционеров в зимнее время осталась почти без теплого обмундирования. Как писали в докладе о состоянии уголовного розыска, его сотрудники - «буквально почти голые и босые». Главмилиция требовала от начальников кантонных милиций - приложить максимум энергии, чтобы сберечь на зиму 1921-1922 годов оставшуюся теплую одежду (телогрейки ватные, шаровары ватные, нательное теплое белье, теплые портянки, шапки, варежки или перчатки, валенки).

В этой связи предлагались такие меры:

1) при выдаче летнего обмундирования не оставлять на руках у милиционеров ранее выданное им теплое обмундирование, изъять его;

2) все отобранное теплое обмундирование привести в надлежащий вид, хранить его при управлении кантонной милиции;

3) получаемое теплое обмундирование хранить, и не использовать его в летний период.

Специально Главмилиция предупредила, что каждая брезентовая шинель вполне заменяет шинель суконную, поэтому запрещается выдавать одному и тому же лицу и суконную, и брезентовую шинель. Разрешалось выдавать только один вид шинели.

Постановлением коллегии при НКВД ТАССР от 14 января 1921 года при всех уездных управлениях милиции создавались уголовно-следственные столы, с подчинением заведующих этими столами начальнику отделения уголовного розыска при Главмилиции и г. Казани. То есть отделения уголовного розыска в уездах переименовывались в уголовно-следственные столы. Штаты при этом не изменялись. Но эта форма организации борьбы с преступностью просуществовала недолго. Вскоре опять вернулись к отделениям уголовного розыска в уездах (кантонах).

В октябре 1921 года был издан приказ об отделении уголовного розыска от кантонной милиции и об организации самостоятельного уголовно-розыскного отделения. В этой связи Центророзыск запросил сведения о состоянии отделений уголовного розыска на местах.

В ноябре 1921 года такие сведения представил в Казань и начальник отделения уголовного розыска Мамадышского кантона Афанасьев. Из его ответа следует, что штат отделения введен на основании предписания Главмилиции Татарской республики от 23 августа 1921 года. В отделении имелись следующие делопроизводства (столы): 1) следственная часть (производство следователем дознаний по преступлениям); 2) уголовная часть (производство дознаний агентами по всем делам уголовным и гражданским, и направление их по подсудности); 3) розыскная часть (розыск по уголовным и гражданским делам).

Работу следственной части и уголовной части Афанасьев оценил как удовлетворительную. Работу розыскной части он назвал - «в критическом состоянии», из-за неотпуска средств.

На то время в Мамадышском кантоне проживало более 190 тысяч человек.

На вопрос о достаточности числа сотрудников Афанасьев ответил, что переорганизация уголовно-следственного стола в отделение уголовного розыска увеличила канцелярскую работу. Он также отметил, что неурожайность хлебов сильно увеличила преступность в кантоне. А оперативных работников уголовного розыска тогда было очень мало. Афанасьев считал недостаточным число канцелярских работников, положенных по штату (4). Он просил добавить 1 регистратора (журналиста) и 1 переписчика.

Из научно-технических средств и методов того времени можно отметить фотографирование (оно применялось редко и не везде) и регистрацию рецидивистов. В статистике верхом совершенства считалось составление каких-либо диаграмм. Да и то в Мамадыше все указанные средства и приемы не применялись.

Кроме этого, Центророзыск запросил сведения о получении и направлении корреспонденции. Из Мамадышского уголовного розыска последовал ответ о том, что отправляемая из Центророзыска (из Казани) корреспонденция доходит до г. Мамадыш через 10-15 дней. При этом в кантоне почтовая связь имелась с 2 и 3 районами. А начальник милиции 1-го района находился в 15 верстах от Мамадыша и туда почта вообще не ходила. В эту милицию корреспонденцию отправляли через нарочных.

25 ноября 1921 года Афанасьев обратился в Центророзыск Татарской республики с письмом. Он писал, что по уголовным делам арестованные должны быть опрошены не позже 24 часов с момента ареста, и дознание должно быть проведено в срок не более 15 суток. Но, пишет Афанасьев, часто бывает так, что в этот срок уголовный розыск не укладывается, а арестованного никак отпускать нельзя, и приходится содержать арестованного более 15 суток. Афанасьев просил дать разъяснение по этому вопросу.

В другом случае Афанасьев спрашивал в Центророзыске: как получить секретные суммы, так как их отдел управления не выдает; когда можно будет получить обмундирование. Он также просил выделить для уголовного розыска штамп и печать, отпустить патроны к револьверам «наган», так как патронов совершенно нет .

В целом положение уголовного розыска было тяжелым. Не хватало средств, оружия и много чего другого. Не хватало средств на канцелярские расходы, на оплату корреспонденции, не выделялись суммы на секретные расходы, обмундирование, зарплата выдавалась со значительной задержкой. Командировочные также не выдавались. Условия для работы (помещения, средства передвижения) были неудовлетворительные. Поэтому не случайно с мест в Казань шли запросы - как быть с деньгами, имуществом преступников, привлекаемых к суду? Предлагались различные варианты, в основном революционного характера, в том числе и использовать их на нужды милиции, уголовного розыска, на так называемые секретные расходы (на агентуру и др.). В январе 1921 года начальник Центророзыска разъяснил, что деньги преступников, привлеченных к суду, либо конфискуются или возвращаются обратно в зависимости от виновности или невиновности привлеченного к ответственности. Вопрос этот решает суд. Центророзыск не нашел оснований для образования из этих денег новых специальных фондов. Он также разъяснил, что суммы на секретные расходы надо испрашивать в сметном порядке.

Но тем не менее для разработки норм премирования сотрудников уголовного розыска и милиции по распоряжению начальника Главмилиции Габидуллина была образована специальная комиссия под руководством секретаря Главного управления милиции, представителей Центрального Управления уголовного розыска, от городской милиции и от финансового отдела НКВД. Совещание по этому вопросу состоялось в Главмилиции в мае 1921 года.

В этой связи обратим внимание на предложения начальника Центрального Управления уголовного розыска Бартоша по поводу премирования сотрудников уголовного розыска за раскрытие преступлений. Он представил по этому вопросу докладную записку на имя наркома внутренних дел. Бартош оценивает работу уголовного розыска как довольно слабую - раскрываемость преступлений составляет лишь 25-30% от общего количества поступающих дел. Основной причиной этого начальник Центророзыска считал незаинтересованность сотрудников уголовного розыска в раскрытии преступлений. В этой связи Бартош предложил ввести процентное отчисление с раскрытых краж, и за счет этих отчислений премировать сотрудников, приобретать необходимые для розыска материалы.

При этом Бартош ссылался на практику работы Московского отдела уголовного розыска (МУР), которому было предоставлено право взимать с раскрытых краж проценты: с фактически обнаруженного товара - 10%, с гражданских лиц и советских учреждений - 10%, с государственных и частных предприятий - 25%, по розничным ценам.

Бартош считал, что 10% отчисления с частных лиц за раскрытую кражу не вызовут каких-либо нареканий, так как «лучше отдать 10% за раскрытую кражу, чем она не будет раскрыта совершенно».

Для государственных предприятий Бартош предлагал установить процент отчисления в 25%, так как эти кражи в большинстве случаев остаются нераскрытыми, большей частью они носят симулятивный характер (то есть кража инсценируется для сокрытия совершенных хищений), и раскрытие таких краж требует «наивысшего напряжения в работе».

Согласно предложениям Бартоша, поступающие процентные отчисления должны поступать в фонд наркомата внутренних дел, и использоваться на премирование сотрудников, материального улучшения и оборудования уголовного розыска. Наркомат может в отдельных случаях отменить взимание платы с раскрытых преступлений. Премии распределяет специальная комиссия, с учетом усердной работы и проявленной инициативы сотрудников уголовного розыска.

Бартош сделал вывод, что только такая мера может улучшить работу уголовного розыска, так как государство в настоящий момент не может обеспечить сотрудников в должной мере.

В другой докладной записке Бартош указывает, что обязательным минимумом для премирования является 35% раскрываемости. То есть раскрытие 35% преступлений составляет служебную норму. Премирование начинается тогда, когда раскрытие составит более 35%. Предельной нормой Бартош считал 70% раскрываемости, говоря, что это составляет «двойной труд». 100% раскрываемости Бартош считал недостижимым идеалом. По мнению начальника Центророзыска, при премировании надо учитывать и продолжительную работу сотрудника в милиции.

Из докладной записки Бартоша следует, что за три месяца текущего года раскрываемость хищений, краж денег и имущества по г. Казани составила 80%, по кантонам этот показатель равнялся 55%. Общая же раскрываемость всех преступлений в Казани на 1921 год составляла 41%, а по кантонам - более 70%.

Бартош отмечает, что в кантонах работать труднее, чем в Казани - там нет людей, нет опыта работы в прошлом, далек надзор, нет надлежащего инструктирования. Борьба с бандитизмом и конокрадством в основном протекала именно в уездах. На местах в кантонах не было агентов, приходилось преодолевать большие расстояния и т.д.

По примерным сложным подсчетам Бартоша получалось, что в среднем размер премии для сотрудников милиции составил бы около 10% их оклада. Самые активные сотрудники могли бы рассчитывать на премию в 2-3 раза большую, чем в среднем.

После обсуждения всех предложений Наркомат внутренних дел республики внес в Совнарком ТАССР ходатайство о предоставлении Наркомату права взимания процентного отчисления с фактически обнаруженных краж в фонд для премирования сотрудников и улучшения аппарата розыска.

Ходатайство было рассмотрено на заседании Пленума Совнаркома ТАССР в 1921 году. Совнарком признал премирование сотрудников уголовного розыска как меру, поднимающую продуктивность работы, рациональным.

Впоследствии решением Татсовнаркома было введено премиальное вознаграждение сотрудников уголовного розыска за раскрытие преступлений и найденного имущества. Но граждане и предприятия отказывались платить причитающиеся уголовному розыску проценты, считая эти требования незаконными.

Из найденных архивных документов усматривается, что за время работы в Мамадышском уголовном розыске Афанасьев занимался самыми различными делами. Некоторые из них, правда, трудно назвать делами. В нашем понимании речь идет о служебных проступках.

Например, Афанасьев занимался материалом (он назывался следственным!) в отношении начальника милиции 3-го района Мамадышского кантона Филиппова. Тот обвинялся в пьянстве и некорректном обращении с гражданами. Дело рассматривалось 15 декабря 1920 года на заседании Президиума Мамадышского кантонного комитета партии. Следственный материал на Филиппова на заседании Президиума доложил Афанасьев, тогда агент Мамадышского уголовного розыска. После всестороннего обсуждения Филиппову определили наказание - строгий выговор и предупредить, чтобы впредь обращался с гражданами более корректно.

Таких дел, связанных с работой, было достаточно много. Например, в августе 1920 года на президиуме уездного комитета рассматривалось дело председателя Мамадышского уездного исполкома Гимаза Богаутдинова по обвинению «в грубом обращении и застращивании». Президиум, рассмотрев дело, аннулировал (прекратил) его, и постановил довести до сведения Богаутдинова и Григорьева (видимо, его и «стращал» председатель исполкома), чтобы они перестали заниматься дрязгами между собой (Гимаз Богаутдинов впоследствии занимал должность наркома юстиции и первого прокурора Татарской республики).

Я нашел еще одно «дело», дознание по которому проводил Афанасьев. Дело небольшое, чуть более 10 страниц. Его суть вкратце заключается в следующем. 28 октября 1920 года заведующий Мамадышским отделом здравоохранения Кузнецов перед обедом пришел в местный Дворец. Там были Левченко, режиссер русской труппы театра при Дворце, и Никифоров, комендант Дворца. Никифоров проживал здесь же во Дворце. Заведующий отдела здравоохранения принес с собой спирт - знакомый сюжет, да? Как правило, у медицинских работников часто бывает неучтенный спирт. Правда, Кузнецов на дознании пытался доказать, что спирт он купил в Казани у неизвестных лиц. Ну кто же в это поверит? Это, впрочем, не важно. Мужики решили выпить. Был у них еще один товарищ - Кибяков, заведующий политпросвета кантонного отдела народного образования. Никифоров послал за ним человека с запиской - мол, приходи срочно в клуб, есть важное дело. Кибяков пришел и началась пьянка. Во время пьянки ее участники нечаянно уронили стол. Детали опускаем, отметим, что там были и две артистки - ну вообщем, все, как положено. То ли кто-то сообщил, то ли еще что-то, но начальник кантонной милиции Галяутдинов узнал о попойке. И он вместе с так называемым информатором Политбюро Хрусталевым прибыл на место. Пьяный Кибяков уже уходил, в комнате шумел Никифоров. Факт пьянки был налицо - бутылки, разбитая посуда, в комнате хаос. Участники пьянки вину признали.

Разбирался с этим случаем агент Мамадышского уголовного розыска Афанасьев. Он пишет, что провел дознание по делу. В этот же день Афанасьев задержал Кузнецова. Затем отобрал объяснения у всех четверых - их называли подозреваемыми! Опросил двух свидетельниц-артисток. 29 октября 1920 года два других злодея - Левченко и Никифоров - были арестованы, как указано в постановлении, по личному распоряжению председателя канткома товарища Палютина (в будущем - также наркома юстиции и прокурора Татарской республики, после Г. Богаутдинова!). Дал показания в качестве свидетеля и начальник кантонной милиции Галяутдинов. С его слов, сообщение о пьянствующей компании во Дворце он получил от кантонного комитета партии.

В этот же день - 29 октября 1920 года - состоялся суд, точнее, заседание Мамадышского кантонного комитета партии. Наказание было таким: Кузнецова отстранить от всех занимаемых должностей (кем он еще числился и работал, кроме заведующего здравотдела, непонятно). Кузнецова также исключили из партии. Было решено направить его со всеми материалами в областной комитет партии. И последний пункт решения - «за расхищение народного достояния предать суду». Видимо, имелся в виду спирт, т.к. Никифоров в объяснении сообщил, что скорее всего Кузнецов спирт взял в аптеке. В отношении Кузнецова в протоколе указано отягчающее его вину обстоятельство: что его ранее судили за попустительство к укрывательству дезертиров - условно, к 2 годам принудительных работ. Арестованных Левченко и Никифорова отпустили, отобрав подписку. Вот так закончились дознание и суд по делу по обвинению в пьянстве.

Кстати, сам начальник Мамадышской кантонной милиции Галяутдинов в мае 1921 года был арестован - если верить приказу, за изнасилование женщины, которую он вызвал из Мамадышской тюрьмы. Начальником милиции назначается Хисамутдинов Шамсутдин Шарафутдинович, о котором мы уже упоминали. В 1920 году он работал преседателем Мамадышской уголовно-следственной комиссии, там же работал и Афанасьев.

Сохранился ряд дел Мамадышской уголовно-следственной комиссии за период с июня по декабрь 1919 год. Председателем этой комиссии являлся Хисамутдинов, секретарем - Афанасьев. Уголовно-следственная комиссия проводила дознание и принимала решение по делу. Преступления были разные, начиная от убийств и заканчивая нарушениями по службе. Большинство дел закончены направлением в комиссию по амнистии. Тогда по постановлению ВЦИК от 5 ноября 1919 года была объявлена амнистия. Если дело не представляло опасности для республики, то применяли амнистию. В постановлениях Мамадышской уголовно-следственной комиссии мы читаем: «преступление не является угрожающим для республики, а потому дело прекратить по амнистии, согласно постановления ВЦИК от 5 ноября 1919 года». И все такие дела направлялись для применения амнистии в Казанский губернский отдел юстиции.

Не угрожающими республике и подпадающими под амнистию были признаны детоубийство, спекуляция, кража, преступления по должности и другие. Даже убийство в одной из деревень двух человек, которые описывали хлеб у кулаков, было признано не угрожающим республике и подлежащим под амнистию. Правда, оно было совершено еще в феврале 1918 года. Из разрозненных показаний следует, что людей убило общество, то есть жители деревни - то ли за участие в отбирании хлеба у кулаков, то ли за воровство. Разбираться с этим было некогда, и поэтому применили амнистию.

В итоге все изученные мною дела Мамадышской уголовно-следственной комиссии были подведены под амнистию.

Из этих сохранившихся дел видна аккуратность секретаря комиссии Афанасьева. Все документы расположены по порядку, составлена опись бумаг, находящихся в деле. Постановления комиссии подготовлены рукой Афанасьева. Для того времени Николай Порфирьевич был хорошим, грамотным канцелярским сотрудником.

Вернемся к другим делам милиции того времени. Много было тогда дел на дезертиров. Причем искали не только дезертиров с фронта, из военных частей. Искали и дезертиров с трудового фронта - т.е. лиц, которые уехали с назначенной им работы. В Мамадыше, как и везде, действовала Уездная комиссия по борьбе с дезертирами - Уездкомдезертир.

Например, эта комиссия летом 1920 года разыскивала Рахманкулова. На него поступило письмо из Вятских Полян, где он раньше работал, с сообщением, что Рахманкулов дезертировал с трудового фронта. А в Мамадыше его уже назначили секретарем уездного комитета партии. Мамадышский уездный комитет партии обратился в губком с просьбой оставить Рахманкулова на работе в Мамадыше. Вот такие возникали дела о дезертирстве с трудового фронта.

Из селений, охваченных неурожаем, люди пытались выехать в Казань в поисках заработка и продовольствия. Казань и ее пригороды были переполнены. Поэтому милиции поручалось выставлять посты на трактах, ведущих из других кантонов в Казань и препятствовать выезду людей в столицу. В кантонах были случаи нападения крестьян на государственные продовольственные грузы.

Что касается преступности, то в те годы применялся термин - «серьезность преступлений». По-нашему - это общественная опасность преступления. Так вот самыми серьезными, опасными преступлениями тогда являлись бандитизм, убийства и кражи животных. Причем особой заслугой считалось раскрытие кражи лошади из крестьянского хозяйства, либо поимка профессионального конокрада. В условиях крестьянской России кража лошади была самым распространенным и самым опасным преступлением. Это преступление наносило серьезный вред хозяйству крестьян. Особого отличия заслуживали сотрудники милиции за обнаружение и поимку так называемых «ямщиков» - то есть приемщиков краденого. Также серьезным считался поджог, особенно если он совершен по политическим мотивам.

Насколько опасными были банды, шайки конокрадов, видно из случая по Бугульминскому кантону. В конце 1921 года там раскрыли и задержали большую организацию конокрадов (обвиняемых было около 40 человек). У преступников изъяли 6 поддельных печатей, много учетных конских карточек. В ходе операции конокрады оказывали сопротивление и убили двух агентов уголовного розыска.

Нередко происходили и самосуды - в особенности над похитителями коров и лошадей. Были случаи, когда задержанных преступников разгневанная толпа убивала на месте. Милиция не всегда успевала приехать вовремя. Поэтому в циркулярах для милиции часто можно прочитать указание - предпринимать необходимые меры для прекращения самосудов.

Отдельное место занимала и борьба с кумышковарением (то есть с самогоноварением). Изъятие кумышковарных аппаратов также считалось особой заслугой сотрудников милиции.

Совершались и дерзкие преступления - в марте 1922 года неизвестные из оружейной комнаты Мамадышской кантонной милиции, взломав замок, украли три револьвера. Дознание результатов не дало. Заведующего оружейной Кузьмина отправили в распоряжение кантонного комитета партии, то есть отдали под суд.

Сотрудники уголовного розыска нередко подвергались смертельной опасности. В 2 часа ночи с 12 на 13 января 1922 года Афанасьеву сообщили о том, что по городу в направлении реки Вятка проехали двое людей на розвальнях с парой лошадей. Они не остановились на оклик сотрудника милиции. Афанасьев срочно выехал и вместе с сотрудником милиции начал преследование. Им удалось, переехав реку Вятка, перерезать путь беглецам. Подозрительные люди повернули обратно и, нахлестывая лошадей, пытались уйти от погони. Милиционеры продолжали погоню. Окрики и предупредительные выстрелы не подействовали. Беглецы уходили по Вятке в направлении дороги на Соколки. Милиционеры пытались их обогнать по боковой дороге, перерезать дорогу. Шла самая настоящая погоня. Но тут на раскате Афанасьева выбросило из саней. И он попал прямо в полынью на реке Вятка в глубоком месте. Товарищ Афанасьева был вынужден прекратить погоню - он вытащил начальника уголовного розыска из полыньи. Неизвестные скрылись в направлении Мензелинского кантона. Об этом случае 14 января 1922 года Афанасьев представил рапорт в Центророзыск.

В архивах Центрального Управления уголовного розыска ТАССР сохранился уникальный документ - рапорт от 16 ноября 1921 года начальника Отделения уголовного розыска Мамадышского кантона Афанасьева Н.П. о задержании в Мамадышском кантоне шайки конокрадов, в том числе и известного конокрада Шайхислама Хисматуллина по кличке «Чульмяк». Приводим этот рапорт полностью, так как он очень ярко отражает работу уголовного розыска того времени (орфография сохранена) .

«В Центральный Розыск Татреспублики.

Начальника Отделения уголовного розыска

Мамадышского кантона тов. Афанасьева.

Рапорт.

В дополнение телеграммы моей от 26 октября с.г. за № 2866 о шайке конокрадов раскрытой мною в пределах Мамадышского кантона дополнительно доношу:

В ввиду участившихся краж лошадей в пределах Мамадышского кантона, мною при совершенном отсутствии сотрудников в Отделении, лично были приняты решительные меры к выяснению виновников краж, причем в виду того, что кражи имели систематический характер и в большинстве случаев оканчивались безрезультатными поисками похищенных животных, у меня пало подозрение, что означенные лошади сплавляются из кантона лошадиными барышниками, мною было установлено наблюдение за некоторыми из них, и 9 октября были задержаны двое меновщиков из деревни Нижней Ошмы Мамадышского кантона Абдулла Ахматшин и Закир Шакиров с лошадью мерином саврасой масти, при поверке карточки на которого в ней оказалась лошадь значеещейся буланой масти и купленной у известного уже в Мамадышском кантоне - конокрада Шайхислама Хисматуллина под кличкой «ЧУЛЬМЯК», неоднократно судившегося за конокрадство. Лошадь от Ахматшина и Шакирова была отобрана. На другой день ко мне явился сам ЧУЛЬМЯК и заявил что им продана лошадь Ахматшину саврасый мерин, при чем карточка им по ошибке была дана не на ту лошадь, а на буланого мерина и представил мне другую карточку за № 173 выданную как на ней значится из Чистопольского кантона, но печать на ней оказалась Красногорского Волвоенотдела Мамадышского кантона и карточка оказалась подложной и сам Чульмяк задержан, при чем произведенным у него обыском найдено еще две лошади с подложными карточками и у Ахмашина одна - тоже с подложной карточкой все лошади и упомянутые лица арестованы.

На основании имеющихся данных был также произведен обыск и задержан Шк. Раб. дер. Н. Ошмы Фазыл Фазлыахметов у которого найдено подложное удостоверение на лошадь оказавшейся украденной из с. Русских Кирменей Мамадышского кантона Шигаева и 7 штук бланок учетно конских карточек с печатями неясно приложенными, но незаполненных. Из неоднократных допросов Фазлыахметова выяснилось, что бланки покупались Фазлыахметовым у Делопроизводителя Красногорского Волвоенотдела тов. ЕРЕМИНА в числе 25 штук по 10.000 р. штука на краденых лошадей, и что сам он лошадей не воровал, а карточки продавал гражданину деревни Верхние Ошмы - барышнику НАГИМУ ДЯМИНЕВУ и что несколько бланок сменял в селе Кукморе на обнаруженную у него лошадь.

Произведенным дальнейшим выяснением и произведенными обысками найдено у Еремина в печке изорванные корешки учетно конских карточек в числе 30 штук, бланки от которых он после долгих запирательств сознался что продал Фазлыахметову по 10 тысяч штука и деньги проиграл в карты, у Нагима Дяминева найдено 5 лошадей с подложными карточками, все указанное отобрано и лица задержаны.

Из опросов арестованных путем очных ставок и проч. выяснилось, что все указанные лица конокрадством не занимаются, а лишь только торгуют краденными лошадьми, что лошади воруются Чульмяком, гр. деревни Ишкеево Абдулхаком Шафигуллиным, Мубаракшей Загидуллиными, и что у Шафигуллина квартира, куда съезжаются конокрады с кантона и из Чистопольского кантона и тут происходит обмен краденых лошадей, при чем Мамадышские лошади идут в Чистопольский кантон и наоборот.

Облавой произведенной у Шафигуллина все подтвердилось, при чем сам он пытался бежать, но был пойман и у него обнаружена пара краденых лошадей с подложными карточками и лошади оказались приведены из Чистополя конокрадом Фасахом каковой также организатор конокрадной шайки в Чистопольском кантоне, в компании с каковыми там состоят конокрады Гильмутдин Миндубаев, Шайхей Хуснутдинов и Фазылахмет Валиахметов, проживающий в Чистополе, но происходящий сам из Мамадышского кантона, деревни Катмыш и житель последний - Хабибулла Миникаев, что провожали лошадей также одножители последнего Шагей Габтрахимов, Карим Габтрахимов, Гадыльша Зиганьшин и гр.

с. Урманечеева Листратовы Александр и Михаил. Произведенной в Катмыше облавой найдено 6 краденых лошадей и Урманчееве 3 лошади, при чем Листратовыми при дознании выдана была мне взятка полмиллиона рублей денег и пара новых валенок.

По делу мною была предпринята поездка в Чистополь, где при содействии товарища Колонина конокрады Валиахметов, Хуснутдинов, а также бежавшие из под конвоя при сопровождении бандиты-конокрады Максимов Пашин и Горячев были пойманы и отобраны у них две краденые лошади. Что же касается конокрадов Фасаха и Миндубаева, то первый из них пойман в пределах Мамадышского кантона, куда он прибыл для конокрадства, в чем он сознался и уличен найденной у него в потайном кармане бланкой конской учетной карточки, а второй оказался сидящим в Чистопольской тюрьме за конокрадство, что же касается конокрада Хабибуллы Миникаева, то последний, еще когда виновность его не была выяснена, скрылся неизвестно куда и в настоящее время розыск его производится. Попутно выяснилось, что конские карточки печатались в Чистопольской полиграфии и также продавались, о чем заведено дело Чистопольским Политбюро и часть виновных арестована.

Находящееся у меня дело ведется лично мною, следствием еще не окончено, арестовано по нему всего пока 25 человек, краденых лошадей задержано 24 штуки, не считая пяти, хозяева к которым уже нашлись. Шайка имела организованный характер и работала в кантонном масштабе в Мамадышском кантоне, имея в то же время тесную связь с Чистополем. В связи с раскрытием шайки теперь с самого начала следствия по этому делу в течение двух недель украдено в кантоне только две лошади, между тем как раньше их крали не менее десяти голов ежедневно, все это дает понять, что раскрытие шайки имеет роль в смысле того, что главные конокрады арестованы. Часть арестованных в преступлениях созналась, часть же уличается показаниями сознавшихся, в ближайшем будущем дело следствием будет закончено и со всем материалом передано в Чистопольское Политбюро, где имеется аналогичное дело по поводу шайки конокрадов, тесно связанных с конокрадами Мамадышского кантона и печатанием бланок.

Об изложенном сообщаю Вам товарищ для сведения.

16 ноября 1924 года №53.

Начальник Отделения уголовного розыска Мамадышского кантона. Афанасьев».

28 декабря 1921 года Афанасьев направил в Центророзыск еще один рапорт по данному делу о конокрадах. Он писал:

«Настоящим рапортом доношу в дополнение к годовому отчету моему, что со времени реорганизации Уголовно-розыскного стола Кантмилиции в Отделение уголовного розыска, после подбора штата сотрудников Отделения, главное внимание Отделения было обращено на борьбу с усиливающимся в пределах кантона конокрадством и благодаря личных стараний удалось напасть на след конокрадской шайки и после трехнедельного безпрерывного расследования по делу, после поездок в Елабужский, Чистопольский, Малмыжский и Арский кантоны, наконец удалось установить что шайка раскрытая мною имела организованный характер, имеющей тесную связь с пятью кантонами Татреспублики и производившей массовые кражи лошадей, иногда сопровождавшихся грабежом и разбоем. 15 человек конокрадов было направлено в Чистопольское ПОЛИТБЮРО вместе с делом, где благодаря моим изысканиям также добыт ценный материал о шайке, и конокрадство неизвестно как в других кантонах Татреспублики, но в Мамадышском со времени раскрытия можно считать совершенно ликвидированным, так как 50 лошадей украденных в ноябре сего года в Мамадышском кантоне (из коих найдено 48) за декабрь месяц похищено только 10 головы. Об изложенном сообщаю для сведения.

28 декабря 1921 года.

Начальник Отделения уголовного розыска Мамадышского кантона. Афанасьев».

Уголовное дело Чульмяка и других в конокрадстве в декабре 1921 года было представлено для рассмотрения в Чистопольское Политбюро. Тогда уполномоченные Политбюро выносили заключение, куда направить дело для рассмотрения (в особую сессию, в нарсуд). Однако в марте 1922 года Чульмяка застрелили при попытке к бегству.

Вполне очевидно, что Афанасьев был на хорошем счету, со своей работой справлялся. Не случайно именно он в отсутствие Хисамутдинова оставался исполнять обязанности начальника Мамадышской кантонной милиции. И вот в один из таких моментов Афанасьева самого арестовали. Случилось это так. В конце июня 1921 года начальник Мамадышской кантонной милиции Хисамутдинов уехал в Казань на Всетатарский съезд. Заместителем начальника остался Афанасьев. Закончилась трудовая неделя и Афанасьев вместе с Уполномоченным Мамадышского политбюро в ночь с субботы на воскресенье решили выехать за город на луга. Позже в своем рапорте-объяснении Афанасьев пояснил, что они хотели «главным образом проверить караульных по охране лугов, а частью - удить». Наверное, он сказал честно - решили совместить приятное с полезным, и решили отдохнуть на природе.

Вместо Афанасьева в Мамадыше остался Воробьев. Со слов Афанасьева, он вернулся в Мамадыш утром в воскресенье, и в половине одиннадцатого был дома. А между тем в их отсутствие в городе разыгралась неприятная история. Секретарь Мамадышского комитета партии Кильменский в воскресенье начал искать руководство милиции. Ему нужны были милиционеры, чтобы послать их на произошедший пожар. Кильменский направил курьера в милицию с указанием - найти Афанасьева или Воробьева. А в милиции по случаю воскресенья никого не было. Тогда Кильменский послал человека домой к Воробьеву. В результате выяснилось, что Афанасьев на ночь выезжал из города.

Видимо, гнев партийного секретаря кантона был сильным, ибо он дал Мамадышской милиции предписание: арестовать Афанасьева на 5 суток без исполнения служебных обязанностей - за самовольную отлучку из города Мамадыша. Кильменский мотивировал свое решение тем, что Афанасьев уехал из города, не получив разрешения от секретаря канткома партии. И что в его отсутствие в Мамадыше могли всех перерезать, с учетом военного положения.

Афанасьев был удивлен тем, что Кильменский «так высоко ценит свою особу», и настаивал, что не знал о необходимости получения разрешения на выезд у секретаря кантона.

28 июня 1921 года Афанасьев направил рапорт начальнику Главмилиции ТАССР, и просил его сделать соответствующее распоряжение. Афанасьев писал, что считает свой арест неправильным и от его исполнения отказывается до приезда начальника милиции Хисамутдинова. В конце рапорта слова: «Распоряжение прошу дать по телеграфу, то есть правильно ли я арестован или нет?». Афанасьев добавляет, что он служит в милиции почти два года и замечаний не имел.

Начальник Главмилиции 6 июля 1921 года наложил резолюцию: «дать разъяснения». Заместитель начальника Главмилиции 9 июля 1921 года копию рапорта Афанасьева направил в Областной комитет РКП (б). В письме содержалась просьба - «…не отказать в напоминании секретарю Мамадышского канткома товарищу Кильменскому о его запальчивой неуместности проявления непосредственных прав ареста на неподчиненных ему должностных лиц и ради предотвращения нежелательных явлений в будущем найти нужным вывести последнего из явного заблуждения путем разъяснения сферы его деятельности и снятия подобного рода полномочий». Витиевато, расплывчато, но красиво!

Также 9 июля 1921 года в Мамадыш полетела телеграмма, подписанная заместителем начальника Главмилиции Никулиным, следующего содержания: «Вридначальнику кантмилиции Афанасьеву. Копия кантком. Партийные органы арестовывать не подчиненных им должностных лиц права не имеют».

Секретарь канткома Кильменский 18 июля 1921 года дал начальнику Главмилиции ответную телеграмму такого содержания: «Афанасьев арестован завотуправом за халатное отношение к делу, выразившееся в отсутствии в милиции. Афанасьев уезжал на рыбалку, не принял срочных мер к тушению лесного пожара».

Как видим, секретарь канткома Кильменский явно не хотел выходить из собственного «явного заблуждения», о чем свидетельствует вторичная телеграмма в кантком из Главмилиции от 21 июля 1921 года. В ней еще раз указывалось, что кантком не имел права арестовывать не подчиненных ему должностных лиц. Из смысла текста («не имел права») можно понять, что Афанасьева все-таки арестовали. Тем более в конце вторичной телеграммы содержится требование - «Афанасьев подлежит немедленному освобождению».

Таким образом, по настоянию секретаря канткома партии Афанасьеву пришлось отсидеть арест. Однако дело на этом не закончилось. Из сохранившихся архивных документов видно, что была проведена ревизия работы Афанасьева. Акт ревизии свидетельствовал о том, что его работа поставлена не на должную высоту, отсутствует должная дисциплина среди милиционеров и канцелярских работников, милиционерами медленно исполняются срочные бумаги и т.д.

Акт ревизии 15 июля 1921 года был представлен начальнику кантонной милиции Хисамутдинову. И он 18 июля 1921 года пишет в Главное управление рабоче-крестьянской милиции рапорт с пометкой «срочно», в котором сообщает о результатах ревизии в отношении Афанасьева. Заодно начальник кантонной милиции указывает, что еще двое других ответственных работников милиции не могут установить порядка в работе. И в этой связи Хисамутдинов просит направить из казанских партийных товарищей, опытных и хороших администраторов, на должности начальников милиции районов и их помощников. На месте таких кадров нет - заканчивает начальник кантонной милиции.

Главмилиция ответила, что при первой же возможности такие работники будут высланы.

Между тем неприятности для Афанасьева продолжались. Во время «чистки» в 1921 году он исключается из членов партии. Тогда работала специальная комиссия по проверке, пересмотру и очистке личного состава членов и кандидатов в партию. По списку за сентябрь 1921 года значится, что Афанасьев исключен из партии - но с правом поступления обратно.

17 марта 1922 года в уголовном розыске Мамадышской кантонной милиции Наркомат РКИ ТАССР провел ревизию. В письме на имя начальника Центророзыска сообщалось, что в отделе не ведется книга вещественных доказательств, отбираемые вещи выдавались до постановления суда или нарследователя. Кроме этого, установлено, что в январе 1922 года из уголовного розыска препровождались деньги в Помгол (такая организация была тогда - «Помощь голодающим») в сумме 534 рубля, но в момент ревизии они оказались не сданными. В письме утверждается, что эти деньги были израсходованы начальником уголовного розыска Афанасьевым. Обо все этом начальник милиции республики сообщил начальнику Центророзыска - для сведения и устранения указанных дефектов.

Выписка из акта ревизии была направлена в Центророзыск в мае 1922 года. Наложена резолюция - принять меры к улучшению работы угрозысков в кантонах. Объяснения Афанасьева, другие пояснения отсутствуют. Куда мог истратить изъятые деньги Афанасьев? Скорее всего, на какие-то неотложные нужды уголовного розыска. К сожалению, многое в этой истории остается неясным.

12 января 1922 года Афанасьев был арестован по предписанию Татарского революционного трибунала. Вместе с ним подлежали аресту Кулушев П.И. из с. Омары и Еремин И.В. - из Мамадышской кантонной советской милиции. Начальник Главной милиции 16 марта 1922 года отчислил Афанасьева от должности. Исполнять обязанности начальника Мамадышского уголовного розыска стал Гаянов.

Из приказа начальника милиции Мамадышского кантона Хисамутдинова видно, что Афанасьев после ареста содержался в местном арестном доме с 20 января 1922 года. С должности начальника отделения уголовного розыска его отстранили как «политически неблагонадежного».

Начальник Центрального уголовного розыска Татарской республики Бартош пытался помочь Афанасьеву. В феврале 1922 года он направил в Татревтрибунал заявление Афанасьева, указав в сопроводительном письме о том, что Афанасьев по службе в уголовном розыске считался довольно хорошим работником .

Далее, из письма Татревтрибунала в Татнаркомюст от 23 марта 1922 года видно, что Афанасьева освободил на поруки уполномоченный НКЮ Мамадышского кантона. За это Татревтрибунал сделал замечание - что нельзя изменять меру пресечения без санкции трибунала. Очевидно, что после этого Афанасьев был обратно водворен в арестный дом.

Интересно, что отдельные судебные заседания Татарского революционного трибунала проводились в актовом зале Казанского государственного университета. В частности, на 6 марта 1922 года здесь было запланировано проведение публичного судебного заседания по делу, «представляющему общественный интерес». В университет по этому поводу поступило ходатайство Татревтрибунала. В октябре 1922 года в актовом зале университета рассматривалось дело провокатора Чикунова. Так что в этом зале звучали не только актовые речи. Здесь оглашались и суровые революционные приговоры.

Афанасьев и его товарищи долго ожидали суда, находясь в Мамадышском арестном доме. Первоначально выездная сессия Татревтрибунала телеграфом сообщила в кантонную милицию, что прибудет в Мамадыш для рассмотрения дел 23-25 марта 1922 года. Потом время прибытия перенесли на 10-15 апреля 1922 года. Надо полагать, что потом внесли свои поправки весенняя распутица и другие жизненные причины. Ожидание растянулось до начала июля 1922 года.

Не удивительно, что 31 марта 1922 года Афанасьев и его товарищи отправили в Казань в адрес трибунала коллективное заявление. Судя по почерку, заявление писал Афанасьев (видимо, как самый грамотный). На заявлении подписи Каменщикова, Еремина, Кулушева, Арбузова. Последняя фамилия вызывает вопросы - впоследствии в приговоре трибунала она уже не фигурирует, вместо нее появляется фамилия Хрусталева.

Обратимся к содержанию заявления. Афанасьев и его товарищи (они скромно именуют себя просителями) пишут, что арестованы за нанесение побоев арестованным в июне-августе 1921 года. Арест произведен по предписанию Татревтрибунала от 13 января 1922 года.

Авторы заявления ничего не пишут об обоснованности (необоснованности) обвинения, не говорят о том, признают ли они или не признают свою вину - этих вопросов они вообще не касаются. Основной упор сделан на то, что арестанты «обречены на неопределенное заключение в тюрьме» из-за неприезда в Мамадыш выездной сессии трибунала. В заявлении указано, что все арестанты - люди семейные, являются единственными работниками в семьях, и в связи с арестом их семьи обречены на голодную смерть.

Из содержания заявления следует, что основная часть обвиняемых по этому делу была арестована в январе 1922 года, Каменщикова арестовали в марте 1922 года. Также указаны должности арестованных: Афанасьев - начальник уголовного розыска; Каменщиков и Арбузов - уполномоченные Политбюро (видимо, Арбузов и Хрусталев - это одно и то же лицо); Кулушев - волостной военком и заведующий отделом труда; Еремин - старший милиционер волости.

Афанасьев вполне юридически грамотно обосновывает, что их содержание под стражей не является необходимым: преступление, совершенное год назад, уже не является настолько важным, и кроме того, преступление совершено до амнистии по случаю 4-ой годовщины Октябрьской революции.

С учетом всего изложенного, заявители просили освободить их из-под стражи, изменить меру пресечения на подписку о невыезде или под поручительство. Арестанты добавили, что в течение последнего месяца еду совершенно не получают, кроме 32 золотников крупы, и дальнейшее нахождение в арестном доме повлечет их гибель. Указано также, что у них уже начались заболевания тифом, как это имело место с Афанасьевым.

Начальник кантонной милиции Хисамутдинов с сообщением арестованных о том, что они не получают еду, не согласился, и на этом же заявлении приписал - что заключенным арестного дома вместо хлеба выдается крупа, также выдаются мясо, сало, сласти, кофе. Правда, вместо мяса выдавали одно яйцо. Правда, пайков не хватает. В марте в ардоме содержались более 30 человек, а пайков было лишь 17, поэтому их делили на всех. А на апрель выделили пайков только 11. Из всего этого можно сделать вывод о том, что заключенные скорее всего, были голодные, чем сытые.

Свои заявления Афанасьев и его товарищи направили также в Татарский ЦИК. Ответов они не получили. Трибунал прибыл в Мамадыш лишь в начале июля 1922 года.

В делах Революционного трибунала Татарской Республики сохранился приговор Основного отдела от 6 июля 1922 года по делу Афанасьева Н.П. и его товарищей. Дело рассматривал трибунал в составе председателя Усманова (в будущем - нарком юстиции и прокурор Татарской республики) и членов Любимова и Теплова. По делу проходили: начальник уголовного розыска Мамадышского кантона Афанасьев, бывшие сотрудники Мамадышского Политбюро Каменщиков и Хрусталев, милиционер Омарской волости Мамадышского кантона Еремин и заведующий Омарским волостным военным отделом Кулушев. Обвинялись они в избиениях арестованных. Эпизоды обвинения относятся к июню 1921 года и к январю 1922 года.

В частности, Афанасьева осудили за то, что он 5 июня 1921 года и в январе 1922 года наносил побои при допросах гражданам Мозоль и Ямщиковой. Из приговора можно понять, что в июне 1921 года работники милиции применяли насилие в отношении беженцев.

Хрусталева и Каменщикова обвиняли в том, что они 5 июня 1921 года, присутствуя при допросе арестованного Мозоль, не только не приняли мер к предотвращению незаконных действий Афанасьева, а наоборот, сами приняли участие в избиении арестованного, ударив его по разу.

В приговоре нет ссылки на какие-либо доказательства, на показания обвиняемых, потерпевших, свидетелей. После короткого изложения обвинения сразу следует приговор - всех признать виновными и подвергнуть лишению свободы сроком на один год каждого. И на основании амнистии по постановлению ВЦИК от 7 ноября 1921 года в ознаменование четвертой годовщины Октябрьской революции все осужденные были освобождены от дальнейшего наказания.

Трудно делать выводы на основании одного лишь короткого приговора. Таким образом, Афанасьева осудили за избиение арестованных. Обвинений в растрате денег, направлявшихся в «Помгол», в приговоре нет. Значит, по ним он объяснился - оформил документы, сдал деньги и т.д. Обжаловал ли приговор Афанасьев, неясно. Очевидно одно: в его биографии есть серьезный пробел - после июня 1922 года и до 1924 года. Чем занимался, где работал Афанасьев, неизвестно. С 1924 года он начинает работать в органах военной юстиции.

Кстати, в этом же 1922 году осудили группу сотрудников Центрального Уголовного розыска Татарской республики, во главе с уже упоминавшимся Бартошем. Начальника Центророзыска посадили на три года. После оглашенного 1 мая 1922 года приговора начальник Центророзыска Бартош выкрикнул: «а все-таки идиотский приговор!» Посчитав это оскорблением суда, трибунал направил акт о случившемся в Наркомюст для производства следствия.

Начальник Чистопольского уголовного розыска Кропотов в 1922 году был осужден за хищение вещественных доказательств. В Татревтрибунале рассматривалось дело и на сотрудников Мензелинского уголовного розыска.

Начальника Бугульминского уголовного розыска Губайдуллина в декабре 1920 года судили за «пьянство и буйство», дали 5 лет лишения свободы условно. Второй раз его судили в июне 1921 года за «взяточничество и расхищение вещественных доказательств». По второму делу Губайдуллину дали наказание - «условный расстрел», который в августе 1921 года отменили, заменив на 5 лет лишения свободы реально. Оба дела были связаны с работой начальником уголовного розыска.

После Афанасьева начальником Мамадышского уголовного розыска стал Гаянов А.М. Его постигла та же учесть - уже через год его отдали под суд за оплошность по службе. Гаянов принял на работу нового сотрудника Сафронову. Но потом оказалось, что Сафронова перед этим в другом кантоне находилась под арестом, сбежала оттуда и с просроченным свидетельством устроилась на работу в Мамадышский уголовный розыск - сотрудником по секретной части. Гаянову предъявили обвинения в бездействии, злоупотреблении властью и дискредитации органов уголовного розыска.

В 1922 году возникло уголовное дело и на начальника Мамадышской кантонной милиции Хисамутдинова Шамсутдина. Оно было прекращено Трибуналом в октябре 1922 года.

Обилие уголовных дел на работников милиции в тот период, конечно же, порождает вполне обоснованные сомнения в беспристрастности и объективности обвинений. Ведь за многие простые служебные проступки того времени сегодня сотрудников полиции просто привлекли бы к дисциплинарной ответственности. Тогда же за эти действия привлекали к уголовной ответственности, судили. Да и само следствие по этим делам производилось на самом примитивном уровне, без наличия каких-либо уголовно-процессуальных и иных гарантий. Поэтому и приговор в отношении Афанасьева и его товарищей вызывает серьезные сомнения. Не исключено, что Афанасьев стал жертвой необоснованных обвинений.

Еще раз повторюсь - я не буду комментировать решение Татревтрибунала по делу Афанасьева. В этой истории сегодня установить истину вряд ли возможно. Даже если найдется само уголовное дело - однозначных выводов из него не сделаешь. Участников событий тех далеких лет уже нет в живых. Да и установление истины уже не имеет такого важного значения. Если после этого Афанасьева взяли в военную юстицию, и он вырос до заместителя Генерального прокурора СССР, то наверняка можно сделать вывод, что приписываемые ему преступления либо были малозначительными, либо вообще не подтверждались. Вряд ли с таким клеймом Афанасьева взяли бы в военную юстицию. Но этот эпизод нисколько не умоляет заслуг этого человека. Человек необычайной судьбы, Афанасьев сделал головокружительную карьеру. Его имя писано золотыми буквами в историю органов военной прокуратуры страны.

Судья Конституционного суда Республики Татарстан, доктор юридических наук, профессор, член-корреспондент Академии наук Республики Татарстан Ф.Н. Багаутдинов