Вперые: откровения мамадышской жительницы о жизни в тылу

Наиля Аппакова

Однажды над нашей деревней пролетели самолеты, их было очень много, стоял такой гул, что я расплакалась, и кто-то поднял меня на руки. Сейчас я думаю, что эти самолеты вылетели из военного аэродрома им. В.Чкалова, что находился в то время под городом Оренбургом. Наверное, они летели на фронт. Наш район граничит с Оренбургской областью. Этот эпизод. Я думаю, относится к первым дням начала войны.

Еще в зрительной памяти осталось. как мама положила в вещевой мешок отцу каравай хлеба. Мне было тогда пять лет. Может я не понимала, что такое война, но чувствовала: что-то было тревожным. Эти два эпизода всегда в моей памяти.

Война прошла далеко от нас, но мое поколение и поколение моей матери испытало все тяготы жизни в военные и послевоенные годы.

Шли годы, мы, дети, взрослели, сначала помогали по хозяйству, затем шли и на колхозные работы. Помню, как наши матери работали на колхозных полях от темна до темна. Не помню, сколько было мне лет, вела я корову за веревку и очень боялась, что она наступит мне на босые ноги, а мама шла за плугом. "Корова - не лошадь, ее надо вести, чтобы она шла по бороздке" - объясняла мама. Женщины пахали колхозные земли на своих коровах, сеяли, пололи, косили траву, серпами убирали зерновые - всю работу выполняли вручную. В своем хозяйстве работали только ночью, такой был порядок.

Все, что имелось в хозяйстве, - мясо, молоко, яйца, шерсть сдавали государству, бесплатно. Зимой, в полночь, матери уходили в райцентр за 40 километров на базар продать что-нибудь из хозяйства - морковь, веники, лапти, варежки, так как нужны были деньги платить налоги и займы.

В зимние вечера наши матери собирались несколькими семьями и у нас или у соседей пряли шерсть, вязали носки, шали, варежки с большим указательным пальцем для солдат, сдавали их в военкомат для дальнейшей отправки на фронт. Керосина нет, мы. дети, делали лучинки, зажигали их и светили матерям, чтобы они могли делать эту работу. Не было спичек - топили печи, сгребали горячие угли в печурку, заваливали золой и так хранили огонь в доме. Если угли угасали, то шли к соседям - за горячими, поэтому и называли соседей в те времена "ут куршесе".

Мы, дети, зимой ежедневно на санках, летом на тележках возили из леса хворост для печи. Он не лежал кучами, ветки надо было собирать по лесу. В лаптях, по пояс в снегу, собирали его и привозили домой на санках.

Во время войны жили дружно, людей связывало общее горе. У многих в семьях росли маленькие дети. У меня был братик 1942 года рождения. Летом, ближе к обеду, посадив малышню на тележки, мы везли их к матерям на поле, чтобы те покормили их грудью. На обед колхозникам варили суп-затируху, нас тоже кормили этим супом, а дома такой еды не было.

В семье росли по четыре-пятеро детей, их надо одевать, обувать, а денег не было. В колхозе работали бесплатно, во имя Победы, да и в то время не было денежной оплаты. Своим сознанием и трудолюбием наши матери находили выход из любого положения. Сеяли коноплю. Семена ели, стебли разминали на самодельном деревянном станке, пряли нитки, ткали холщовую ткань, отбеливали щелоком (березовую золу заливают кипятком), красили и шили все - полотенца, платья, рубашки, штаны и т.п. Из овечьей шерсти делали войлок (тула), из него шили длинные чулки (тула оек). Из липового лыка плели лапти.

Ранней весной, когда таял снег или поздней осенью, когда шел снег с дождем, к этим лаптям прикрепляли сделанные из дерева колодки и ходили в них и длинных чулках. Другой обуви просто не было.

Как не было и мыла. Вместо него делали из золы щелок, разбавляли водой и стирали, мылись в бане. Это продолжалось еще долго и в послевоенные годы. Зубы чистили сажей. Разбавленной в воде сажей писали в школе между газетных строк, ведь тетрадей также не было. Старший брат зимой вечерами нам показывал «кино»: садились на пол около печной стенки, он поджигал газетную бумагу и подносил ее к печной стенке, что служила «экраном». Там появлялись разные отражения теней, похожие на танки, бегущих и падающих солдат. Мы кричали: "Вон, немцы падают! Ура!".

В те годы лето всегда было жгуче-жарким, высыхала единственная речушка, выгорала трава, часто страдали от засухи, а зимы были очень морозными. В сараях из плетня и соломенных крыш замерзала скотина. Ягнят и теленка держали дома до весны, даже корову загоняли домой, чтобы подоить и покормить теленка. Ягнята и были нашими "игрушками".

Отец вернулся после госпиталя осенью 1945 года. Его привезли на телеге, запряженной двумя лошадьми, в сопровождении солдата. Он был коммунистом, с 18 до 70 лет, за исключением военных и трех лет работы председателем колхоза, отец работал объездчиком, лесником в Миякинском лесничестве Башкирии. В послевоенные годы он организовал посадку и вырастил большие массивы сосновых лесов. Раньше в наших краях леса росли смешанные, все дома в деревне были построены из березовых бревен.

Сейчас этим соснам примерно 65 лет, стоят нетронутые - такую память оставил отец о себе. Он умер в 1974 году, мама - в 1948 году, оставив нас, пятерых детей, сиротами. Младшей сестренке тогда было всего два годика.

Во время войны в нашей деревне жили эвакуированные. У нас квартировала женщина с двумя детьми - Сания апа, с сыном Ильдусом и дочерью Венерой. Дети были нашими ровесниками.

После войны привезли на лето детдомовцев, их разместили в сельском клубе. Однажды они прошли по нашему переулку в лес, в школьной форме, с барабаном, горном, в галстуках. Мы с сестренкой окучивали картошку и им позавидовали: они все-таки отдыхают, развлекаются, а мы все время в работе. В 13 лет я пекла хлеб, доила корову, готовила пищу, стирала и мыла. Сестренка водилась с двухлетней сестричкой. Очень трудно нам жилось без матери, а отец был суровым человеком. Вот так мы росли и жили в военные и в послевоенные годы.